Когда речь заходит о восточной поэзии, на ум всегда приходят в первую очередь рубаи Омара Хайяма и японские хокку. Но кладезь восточной поэзии неисчерпаем. На Востоке всегда знали и ценили красоту слова. «Слог восточный был для меня образцом…» писал в свое время А. С. Пушкин. Как и Александр Сергеевич, много и плодотворно писали восточные поэты о красоте женщины.
Индийская, персидская, китайская поэзии прекрасны и восхитительны, но творческой основой замысловатой вязи восточной поэзии была мудрая и многогранная японская поэзия. В течение 12 столетий формировались два наиболее известных жанра японской поэзии – трехстишия хокку и пятистишия танка. В традиции японской лирической поэзии не принято выражать чувства открыто, они передаются посредством образов живой природы. Так же не принято восхищаться внешней красотой женщины – здесь тоже в ход идут образы бабочки, цветка, драгоценного камня.
Вечерним вьюнком
Я в плен захвачен... Недвижно
Стою в забытьи.
И осенью хочется жить
Этой бабочке: пьет торопливо
С хризантемы росу.
О нет, готовых
Я для тебя сравнений не найду,
Трехдневный месяц!
О, сколько их на полях!
Но каждый цветет по-своему -
В этом высший подвиг цветка!
Басё
По дороге, где иду
На склонах гор,
Тихо-тихо шелестит бамбук…
Но в разлуке с милою женой
Тяжело на сердце у меня…
Яшмовых одежд затихнул шорох,
О, какой тоскою полон я,
Не сказав любимой,
Что осталась дома,
Ласкового слова, уходя…
Какиномо Хитомаро
Хотя в этот вечер
Я в гости не жду никого,
Но дрогнуло в сердце,
Когда всколыхнулась под ветром
Бамбуковая занавеска.
Одзава Роан
Видели все на свете
Мои глаза - и вернулись
К вам, белые хризантемы.
Иссё
Классическая санскритская поэзия предназначалась для декламации на придворных поэтических турнирах, она ориентировалась на узкий круг ценителей и любителей виртуозных словесностей, подчинялась строгим литературным канонам. Ее основные жанры – любовь, природа, панегирик, басня, сказка. Один из основополагающих моментов – магия слова («дхвани»)
В прическу воткнутый жасмин,
И нега уст полуоткрытых,
И тело, что умащено
Сандалом, смешанным с шафраном,
И нежный хмель ее груди -
Вот рай с усладами своими!
Все прочее - такая малость...?
Зачем нам величать лицо - луной,
Иль парой синих лотосов - глаза,
Иль золота крупинками - частицы,
Из коих состоит живая плоть?
Лишь истину презревшие глупцы,
Поверив лживым бредням стихотворцев,
Телам прекрасных служат, состоящим
Из гладкой кожи, мяса и костей.
Чем красавицы взор, уязви меня лучше змея -
Проворная, зыбкая, в переливно-сверкающих
Упругих извивах, с глянцевитою кожей
Цвета синего лотоса. От укуса змеиного
Добрый целитель излечит,
Но травы и мантры бессильны
Против молнии дивных очей!
Бхартрихари
Ты нежен, цветок аниччама, не спорю, но много
Нежнее любимая мной недотрога.
Сверкает, как жемчуг, улыбка желанной - и схожа
С бамбуком ее золотистая кожа.
Смущаются лилии, перед желанной склоняясь:
«Глаза у нее затмевают и нас».
Любимая носит цветы с неотрезанным стеблем,
И стан ее ношей цветочной колеблем.
Не в силах желанной моей отличить от луны,
Растерянно звезды глядят с вышины.
Тирукурал
Вот мы подобрались и к персидской поэзии с ее сияющей через столетия звездой, удивительным явлением в истории культуры не только народов Средней Азии, но и всего мира – Омаром Хайямом. Человек, известный большинству как автор лаконичных, но изящных в своей простоте, покоряющих образностью и емкостью рубаи, внес немалый вклад в развитие физики, математики, астрономии, его открытия переведены на многие языки. Но нам сейчас интересны его стихи о красоте женщины
Шиповник алый нежен? Ты - нежней.
Китайский идол пышен? Ты - пышней.
Слаб шахматный король пред королевой?
Но я, глупец, перед тобой слабей!
Утром лица тюльпанов покрыты росой,
И фиалки, намокнув, не блещут красой.
Мне по сердцу еще не расцветшая роза,
Чуть заметно подол приподнявшая свой.
Кумир мой, вылепил тебя таким гончар,
Что пред табой луна стыдиться чар.
Другие к празднику себя пусть украшают.
Ты-праздник украшать собой имеешь дар.
К сиянию луны, красавицы ночной,
Добавлю я тепло, даримое свечой,
Сверканье сахара, осанку кипариса,
Журчание ручья… И выйдет облик твой.
Многих женщин в парчу, жемчуга одевал,
Но не мог я найти среди них идеал.
Я спросил мудреца: - Что же есть совершенство?
- Та, что рядом с тобою! - Он мне сказал.
Омар Хайям
Абдуррахман Джами - крупный персидско-таджикский поэт классического периода, после которого началось раздельное развитие персидской и таджикской литератур.
ГАЗЕЛИ
(жанр восточной поэзии)
* * *
Взгляд мой, видящий мир земной, — от тебя.
Мир цветущий, как сад весной, — от тебя.
Пусть не светит мне серп молодой луны.
Дом мой полон яркой луной — от тебя.
Так ты мечешь аркан, что хотели бы все
Перенять бросок роковой — от тебя.
Кто увидел тебя, не укроется тот
Ни щитом, ни стеной крепостной — от тебя.
Роза хвасталась: я, мол, одежда ее.
Но ведь амбровый дух иной — от тебя.
И должна разорваться одежда твоя,
Чтоб упасть, отделиться кабой — от тебя.
Говоришь ты: «Что хочет Джами от меня?»
Я хочу лишь тебя самой — от тебя.
* * *
Что видел в мире этот шейх, укрывшийся в своем дому,
Отрекшийся от нужд людских, себе лишь нужный самому?
Он сам живую с миром связь, как пуповину, перегрыз,
И словно шелковичный червь, ушел в свой кокон — чужд всему.
Зачем, живой среди живых, бежит он от людских тревог?
От всех избавясь, от себя куда уйти? В какую тьму?
Он в зрелости, исполнен сил, достойных дел не совершил.
Ты, как неверному, ему не доверяйся потому…
Ведь он верблюжьих бубенцов не слышал средь степных песков.
Ты, внемля проповедь его, не верь и слову одному.
Влюбленный в ложный внешний блеск, он груду раковин купил,
Бесценный жемчуг свой за них отдав неведомо кому.
Джами, не спрашивай его о чаше истинной любви,—
Из чаши той не довелось и полглотка отпить ему.
* * *
Мне чуждой стала мадраса, и ханака мне не нужна,
Обителью молитв моих отныне стала майхана.
В круженье зикра голоса дервишей не влекут меня,
Спешу под сень, где най звучит, где песня пьяная слышна.
Что спрашиваешь ты меня о шейхах и о их делах?
Тут глотка зычная, мой друг, и стоязычная нужна.
Где кравчий, рушащий обет и попирающий запрет?
Мы благочестье продадим за пиалу иль две вина.
Ты о любви мне расскажи! Я лучше сказок не слыхал
Под куполом страны чудес, что сказок исстари полна!
Сожги крыла, как мотылек, пади у ног своей свечи,
Чтобы сердца воспламенять, она всевышним зажжена.
Но ты, Джами, чуждайся тех, кто внешним блеском увлечен!
Не в каждой раковине, друг, жемчужина заключена.
* * *
Я пьян — целую ручку чаши или кувшина основанье,
Средь пьяниц — малых и великих — с утра свершая возлиянье,
Мне вместо четок во сто зерен дай леденец — к вину заедку,
И не тащи меня поститься из дома, где весь век — гулянье.
Изумлено любовью нашей, сегодня время позабыло
О мотыльке, свече, о розе и соловье повествованья.
Что мне возобновлять с тобою мое старинное знакомство?
Я для тебя лишен достоинств, чужак исполнен обаянья!
Юродивого дразнят дети, им на потеху он бранится,
Но камни, что в меня бросаешь, не удостою я вниманья.
Тот день, когда тебя служанка причесывала перед свадьбой,
Принес для тысяч душ влюбленных невыносимые терзанья.
Джами, лишь тот любить достоин, кто сердцем мужествен, как воин.
Так будь же тверд, готов и жизнью пожертвовать без колебанья.
* * *
Вот из глаз твоих две слезинки заблестели на розах щек,
Будто брызги дождя упали на тюльпановый лепесток.
Если ты слезу уронила, что же мне сказать о себе,
Если слезы текут безмолвно по щекам моим, как поток.
У тебя действительно слезы, а не только отблеск моих,
Что в глазах твоих я когда-то, словно в зеркале, видеть мог.
Всюду, где на тропинку сада упала твоя слеза,—
То живая роза раскрылась, то нарцисса влажный цветок.
Словно редкие перлы-слезы для ушных подвесок твоих
На изогнутые ресницы нанизал ювелир-зрачок.
Изумленный редкостным перлом светлой тайны твоей любви,
Нанизал Джами ожерельем жемчуг слова на нитку строк.
* * *
Безумец, сраженный любовью к тебе, таится в руине любой.
Пред яркой свечой лица твоего луна — мотылек ночной.
Все горе Якуба малой равно частице моих скорбей,
Юсуфа цветущая красота ничто пред твоей красотой.
Живое сердце, живая душа не для себя нам даны.
Все, что дано нам, мы тратим в пути к далекой встрече с тобой.
Пусть я коснулся дерзкой рукой родинки черной твоей.
За зернышко бедного муравья грешно растоптать ногой.
И пусть у нас разрушится дом, спасибо свету любви,
Что есть у нас обиталище мук на улице бедствий глухой.
Нет потерявшим сердце свое дороги в твой радостный град;
Темной разлуки нам доля дана да пыль руины пустой.
Выпив глоток из кубка тоски, сознанье Джами потерял;
Горе, коль кравчий ему поднесет полный кубок такой.
* * *
Последний раз теперь ожги клеймом железным грудь мою!
Быть может, я в ожоге том бальзам целебный изопью.
И пусть очистится навек душа от злобы и вражды;
Очищу ль в сердце и тогда тоску старинную свою?
Внемли молению любви, приди, султанша красоты,
И скорбь мою, и боль мою перед тобой я изолью.
А это сердце — дверь казны, ее пронзили сотни стрел!
Жемчужины на жалах их, как слезы, я от всех таю.
Ты это сердце, как свою сокровищницу, сбереги.
Цари своих сокровищ дверь должны отстаивать в бою.
Как птица в сеть вовлечена приманкой малого зерна,
Душа вступила в плоть мою, увидев родинку твою.
Ты кровью сердца, о Джами, пиши крылатую газель,
Чтобы любимая тебе вняла, как роза соловью.
* * *
Говорю: «Ты вернее Христа воскрешаешь устами людей».
Говорит мне в ответ красота: «Стой! Не стоишь ты ласки моей!»
Говорю ей: «Душа-соловей из твоих улетит ли тенет?»
Говорит: «Знаешь кудри мои?.. Есть ли в мире тенета прочней?»
Говорю: «Я — вместилище бед. Как свирель, я стенаю, скорбя»
Говорит: «Ты стенаешь иль нет, не доходит твой стон до ушей».
Говорю: «Нестерпимо сечет ливень боли из тучи тоски!»
Говорит: «Ну, а травы?.. Гляди! Не отрава — прохлада дождей!»
Говорю: «Мое сердце — в крови. Исцели! Эту цель прострели!»
Говорит: «О бальзаме таком и мечтать, неразумный, не смей!»
Говорю: «Если счастья не дашь, так оставь хоть печаль о тебе!»
Говорит: «Если правду сказать, мог бы в просьбах ты быть поскромней!».
«Сокровенный свой клад, — говорю, — ты б махраму доверить могла!»
«Не махрам ты, Джами, — говорит, — уходи-ка ты прочь поскорей!»
* * *
Для небесной красоты пост суровый не годится:
Не предписаны посты для луны и для денницы.
Пери, таешь на глазах, а с тобой — сердца влюбленных.
Преступленье прекрати, положи посту границы!
Стали мы с тобой тонки, словно месяц в новолунье,
От разлуки я иссох, ты с поста худа, как спица.
Из-за мыслей о тебе ошибаюсь я в молитвах.
Где — гяур, где — пост святой?! В голове не совместится!
Не волнуйся, если ты пост нарушишь ненароком.
За тебя постимся мы, этот грех тебе простится!
Кроме думы о тебе, не вкушает сердце пищи.
Не отыщешь на земле лучших способов поститься!
Сладких вин не жди, Джами! Кровь и слезы — твой напиток.
Трудный пост да завершит эта горькая водица!
* * *
О, бедный странник в Городе Красот!
Он кровью сердца молча изойдет.
Я поражен недугом, и врачам
Не исцелить недуг жестокий тот.
Влюбленный — книга мудрая любви.
У книжника — в любви всегда просчет.
Подобных мне в подлунной — не найдешь.
Никто тебе подобной не найдет!
Пускай шумит на улице твоей
Соперников вооруженный сброд,—
Как сладкозвучный соловей, Джами
Весну твою достойно воспоет.
* * *
Ты ветки роз прелестней несравненно.
Собой любуйся, — столь ты совершенна!
Что проку пред тобой лежать в пыли?
Поверх земли парит твой взор надменно.
Тебя скрываю от чужих?.. Так что ж?..
Зенице ока я ль не знаю цену?
Он рядом, друг… В неведенье своем
Напрасно мы блуждаем по вселенной.
Небесный Лев, по мне, отнюдь — не Пес,
А для тебя я — только пес презренный!
Джами — твой верный раб. Я — не из тех,
Чье имя — вероломство и измена.
* * *
Кто я — навек утративший покой,
Смиренный странник на стезе мирской?
Но каждый вздох мой порождает пламя
И сон бежит меня в ночи глухой.
Лелею в сердце я посев печали,
И нет заботы у меня другой.
Любовь к тебе мою судьбу сгубила.
О, сжалься над загубленной судьбой!
Как локоны твои, мой дух расстроен,
В моей душе — все чувства вразнобой.
Так не вини меня в моих поступках!
Взгляни: я так ничтожен пред тобой.
Моей защитой на суде предстанут
Глаза в слезах, мой бедный лик больной.
Я пред тобой — дорожный прах; неужто
Смутить могу пылинкой твой покой?
Терпи, Джами, вздыхай под зимней стужей
И знай: зима лютей — перед весной.
* * *
То ты в сердце моем, то в бессонных глазах.
Оттого я и кровь изливаю в слезах.
Ты свой образ в душе у меня изваяла
И кумиров былого повергла во прах.
Страстно мир тебя жаждет! Подобно Юсуфу,
Ты славна красотою в обоих мирах.
Ты глубокие струны души задеваешь,
Я рыдаю, как чанг, в твоих нежных руках.
«Эй, Джами! — ты спросила, — в кого ты влюбился?»
Все ты знаешь сама, не нуждаясь в словах.
* * *
На улице виноторговцев придира некий восхвалял
Того возвышенного мужа, что в майхане запировал,
Который от сорокалетних постов и бдений отрешился
И сорок дней у винной бочки пристанища не покидал.
У Джама был волшебный перстень, и, силой перстня одаренный,
И смертными, н царством джиннов он полновластно управлял.
Приди, налей вина, о кравчий, чтобы волшебным перстнем Джама
Нас одарили капли влаги, сверкающие, словно лал.
Когда ты за подол схватился того, к чему всю жизнь стремился,
Взмахни руками, как дервиши, кружась, покамест не упал.
Душа, свободная от злобы, способна тосковать о милой,
Цветок возвышенной печали не в каждой почве прорастал.
Ты не скликай, о шейх почтенный, отныне нас к своим беседам
У нас теперь иная вера, и толк иной отныне стал.
Когда б михрабом поклоненья для верных были эти брови,—
Весь город пал бы на колени и лбамн к полу бы припал.
Джами отныне возвеличен пред знатным и простолюдином,
Так ярко он в лучах любимой достоинствами заблистал.
* * *
Надеюсь, будут иногда твои глаза обращены
На тех, что навсегда тобой до смерти в плен уведены.
Сиянье твоего лица меня заставило забыть,
Что славился когда-то мир сияньем солнца и луны.
Что стройный кипарис в саду пред статью стана твоего?
Со стройной райскою тубой тростинки будут ли равны?
Коль, кроме твоего лица, увижу в мире что-нибудь,—
Не будет тягостней греха и непростительней вины.
Но если впрямь согласна ты моих заступников принять
То эти слезы, как гонцы, к тебе теперь устремлены.
Как горестен мой каждый вздох, свидетельствует сам рассвет
А ведь свидетельства его и неподкупны и верны.
Что за огонь в груди Джами, о чем опять вздыхает он
И неутешно слезы льет среди полночной тишины?
* * *
Войско идолов бесчисленно, мой кумир — один,
Звезд полно, а месяц, явленный сквозь эфир, одни.
Сколько всадников прославлены в воинствах земных,—
Мой — в красе его немыслимой — на весь мир один!
Что коронам царским кланяться? — Сто таких корон —
Прах дорожный у дверей твоих… А за дверью — пир.
Там во сне хмельном покоишься, на губах — вино,—
Два рубина мной целованы, в сердце — мир один…
Власть любви не стерпит разума, царство сердца взяв!
Падишах второй не надобен, — мой эмир один.
Убпенье жертв невиннейших — вечный твой закон.
Что ж, убей! Я всех беспомощней, наг и сир, один.
Не меняй кабак на сборище дервишей, Джами! —
В махалла любви не разнятся, будто клир один!
* * *
Не найти стройней тебя, как тебе известно.
О, ничтожны мы, любя, — как тебе известно!
Роза! Ступишь ли на луч, сдвинется он с места,
Поплывет, стыдясь себя, — как тебе известно…
Грудь белее серебра, — в серебре упрятан
Сердца твердого гранит, — как тебе известно.
Серна пз тенет любви прянула обратно —
И свободу сохранит, как тебе известно!
Косы долгие до пят — память о тенетах,
Роза — тень любимых щек, как тебе известно…
Блеск чела — мой ясный день, кудри — ночь и отдых,
Черный мускус — лишь намек, как тебе известно!..
Вместе плоть и дух — твой гость, твой Джами — с тобою,
Без тебя он — праха горсть, как тебе известно!
* * *
…С поздним сбродом распиваешь цвета роз вино!
Наш сосуд стеклянный камнем что ж ты разбиваешь?
Мирны мы и так смиренны! Для чего стучишь
Камнем гнева в двери распри? — Бьешь и разбиваешь!
С верхней губкой, оттененной мускусным пушком,
Тех прелестниц спесь пустую, всю их ложь сбиваешь!
Войском Рума войско негров покорив, поешь,—
Песноплясцев хор кидаешь в дрожь, — и побиваешь!
Страсть мне сердце ощетинит, в гребень обратив,—
Ты расчесываешь кудри, гребнем вьешь, взбиваешь…
Вот вспорол жасмину ворот ранний ветерок…
О мутриб! Свой час для чанга для чего ж сбиваешь?
Там, где ты, Джами, ютишься, — святости простор,—
Вновь шалаш на узком месте что ж ты разбиваешь?
................................................................
Copyright: стихи восточных поэтов
Омар Хайам
Где теперь эти люди мудрейшие нашей земли?
Тайной нити в основе творенья они не нашли.
Как они суесловили много о сущности бога, -
Весь свой век бородами трясли - и бесследно ушли.
Тот избранный, кем путь познанья начат,
Кто в небе на Бураке мысли скачет,
Главой поник, познавши суть свою,
Как небо, - и в растерянности плачет.
Всех, кто стар и кто молод, что ныне живут,
В темноту одного за другим уведут.
Жизнь дана не навек. Как до нас уходили,
Мы уйдем; и за нами - придут и уйдут.
Даже самые светлые в мире умы
Не смогли разогнать окружающей тьмы.
Рассказали нам несколько сказочек на ночь
И отправились, мудрые, спать, как и мы.
За мгновеньем мгновенье - и жизнь промелькнет...
Пусть весельем мгновение это блеснет!
Берегись, ибо жизнь - это сущность творенья,
Как ее проведешь, так она и пройдет.
Видьяпати
Покуда я стою перед тобой,
клянешься, что дана тебе судьбой,
а ухожу - ты и не глянешь вслед...
Твой ложный блеск я приняла за свет.
Но с глаз моих упала пелена,
и мне теперь душа твоя видна.
Я вижу: нет в ней правды ни на грош.
Любовь твоя - слова, а клятвы - ложь.
О, как ты зло смеешься надо мной,
когда твердишь, что верен мне одной!
Довольно же! Мне стрелы грудь разят,
неся одновременно мед и яд.
Классическая восточная поэзия
Он -муж красавицы другой,
и ты - жена другого,
А я - два берега, как мост,
соединить готова.
Все силы приложила я,
чтоб встреча состоялась,
Теперь, о лотос мой, судьбе
довериться осталось.
Готовясь к тайной встрече с ним,
себя укрась прилежно
И помни: колебанья, страх
нас губят неизбежно.
Ступай с надеждой, ведь тебе
вручила верный ключ я,-
Нет никого, кто б не желал
себе благополучья!
В час первого слиянья, первых ласк
бог Камадэва голоден и жаден, -
Будь сдержан - второпях не раздави
сладчайшей из чудесных виноградин.
Не жадничай, стыдливой овладев,
смиряй свое мучительное пламя, -
Достойный лучше с голоду умрет,
чем станет есть обеими руками.
О Кришна! Ты, конечно, очень мудр
и должен знать не хуже, чем другие,
Как боязно слонихе молодой
почуять жезл погонщика впервые.
Она решилась встретиться с тобой
лишь после долгих просьб и увещаний,
Так постарайся милой угодить -
ей сразу станешь ближе и желанней.
Настойчиво к любви не принуждай,
так делают лишь грубые невежды,
Она нежна, - не рань ее души,
в порыве страсти не порви одежды.
С ней наслаждайся лишь до той поры,
пока твой натиск терпит благосклонно,
Но отступи, едва заметишь ты,
что смотрит недовольно, утомленно.
И за руки поспешно не хватай,
увидев, что уйти она готова, -
Так демон Раху, изрыгнув луну,
ее тотчас же не глотает снова.
Любовник несравненный он, полна и ты огнем,
Пускай цветет жасмин любви пышнее с каждым днем.
Торговцы в город собрались на торжище любви,
Повыше цену им назначь - и не продешеви.
Сам Кришна - покупатель твой, и сделка неплоха,
Его невеждой не зови, приняв за пастуха.
В убытке будешь, не сердись: славнее славных он,
Среди пастушек у него шестнадцать тысяч жен.
И не смущайся, что тебя он выше в сотни раз:
Расстелит ложе бог любви - и уравняет вас.
Сначала волосы укрась
и знак на лбу поставь,
А после подведи глаза -
им живости добавь.
Явись к нему, до самых пят
закутанная в ткань,
А чтоб сильней возжаждал он,
чуть-чуть поодаль встань.
Сперва, душа моя, стыдись -
лишь искоса гляди,
И вспышками лукавых глаз
в нем пламя пробуди.
Наполовину грудь прикрой,
чтоб часть видна была,
Заботься, чтоб тесней твой стан
одежда облегла.
Нахмурься, - но потом на миг
и радость прояви,
Будь сдержанна, чтоб вновь и вновь
он ждал твоей любви.
Какой еще благой совет
тебе необходим?..
Сам бог любви да будет впредь
наставником твоим!
Абу Абдулло Рудаки
Да, верно: к мудрецу наш мир не справедлив.
От мира благ не жди, а будь трудолюбив.
Бери и отдавай, затем что счастлив тот,
Кто брал и отдавал, богатства накопив.
Цветок мой желанный, кумир тонкостанный,
О, где долгожданный напиток твой пьяный?
Он веет прохладой. Меня ты обрадуй
Хмельною отрадой зимы несказанной.
Вещам не зная истинной цены,
Ужель ты создан богом для войны?
Послушай, обладатель жизни краткой,
Ужель тебе сражения нужны?
За право на нее смотреть я отдал сердце по дешевке.
Не дорог был и поцелуй: я жизнь мою вручил торговке.
Однако если торгашом стать сужденно моей плутовке,
То жизнь мою за поцелуй тотчас торгаш отнимет ловкий!
Прелесть смоляных, вьющихся кудрей
От багрянных роз кажется нежней.
В каждом узелке - тысяча сердец,
В каждом завитке - тысяча скорбей.
Классическая японская поэзия
Песни Ямато! Вы вырастаете из одного семени - сердца, и разрастаетесь в мириады лепестков речи - в мириады слов.
Люди, что живут в этом мире, опутаны густой зарослью мирских дел; и все, что лежит у них на сердце, - все это высказывают они в связи с тем, что они слышат и что они видят.
Без всяких усилий движет она небом и землею; пленяет даже богов и демонов, незримых нашему глазу; утончает союз мужчин и женщин; смягчает сердце суровых воинов... Такова песня.
Ки-но Цураюки
Из предисловия к изборнику "Кокинсю"
Басё
Где же ты, кукушка?
Вспомни, сливы начали цвести,
Лишь весна дохнула.
В хижине, отстроенной после пожара
Слушаю, как градины стучат.
Лишь один я здесь не изменился,
Словно этот старый дуб.
переводчик: В. Маркова
Ива склонилась и спит,
И кажется мне, соловей на ветке -
Это её душа
переводчик: В. Маркова
Только дохнёт ветерок -
С ветки на ветку ивы
Бабочка перепорхнёт.
переводчик: В. Маркова
Как завидна их судьба!
К северу от суетного мира
Вишни зацвели в горах.
переводчик: В. Маркова
Разве вы тоже из тех,
Кто не спит, опьянён цветами,
О мыши на чердаке?
Дождь в тутовой роще шумит…
На земле едва шевелится
Больной шелковичный червь.
Ещё на острие конька
Над кровлей солнце догорает.
Вечерний веет холодок.
Плотно закрыла рот
раковина морская.
Невыносимый зной!
переводчик: В. Маркова
Хризантемы в полях
Уже говорят: забудьте
Жаркие дни гвоздик!
Масаока Сики. Хайку
Масаока Сики (Шики), 1867-1902
Именно Сики ввел термин "хайку", там самым "официально" отделив искусство одиночных трехстиший от искусства рэнги (последнее уже не было так популярно, как во времена Басе). В поэзии хайку Сики основал новую школу (считается, что он просто возродил этот жанр, который уже тоже начал приходить в упадок). Сики провозгласил принцип "объективности" как основополагающий: образы для хайку следовало брать из реального жизненного опыта, а не из собственного воображения; фигура самого наблюдателя-поэта, его суждения, лично придуманные эпитеты - все это по возможности удалялось теперь из кадра. Именно Сики прославил Бусона как поэта, противопоставив "более объективного" Бусона-художника "субъективному" Басе-монаху. Почти всю жизнь Сики страдал от болезней, и последние семь лет он был прикован к
постели. Он и умер довольно рано, в 35 лет (от туберкулеза), однако оставил после себя новую школу хайку и новую школу танка, что в общем не так мало...
Убил паука,
И так одиноко стало
В холоде ночи
Горная деревня -
Из-под сугробов доносится
Журчанье воды
Горы весной
Глядят одна из-за другой
Со всех сторон
Груши в цвету...
А от дома после битвы
Лишь руины
Цветок ириса
Почти завял -
Весенние сумерки
Летом на реке -
Рядом мост, но мой конь
Переходит вброд
Чищу грушу -
Капли сладкого сока
Ползут по лезвию ножа
Ты остаешься,
Я ухожу - две разные
Осени для нас
Кобаяси Исса. Хайку
Кобаяси Исса, 1762-1826.
Исса, в отличие от Басе и Бусона, происходил из бедной крестьянской семьи. Он тоже много странствовал, но в его жизни было больше страданий и борьбы, чем созерцания. Жизнь с мачехой в детстве, нищета, смерть двух жен и нескольких детей - все это
сильно сказалось на его поэзии. У Иссы много стихов о самых мелких и незначительных существах - мухах, улитках, вшах. Тем не менее, в его стихах об этих "братьях меньших" не просто патетическая жалость, но симпатия и воодушевление, переходящее в призыв к протесту против жизненных тягот и отчаяния.
Стаяли снега, -
И полна вокруг вся деревня
Шумной детворой.
Ах, не топчи траву!
Там светлячки сияли
Вчера ночной порой.
Вот выплыла луна,
И самый мелкий кустик
На праздник приглашен.
О, с какой тоской
Птица из клетки глядит
На полет мотылька!
Наша жизнь - росинка.
Пусть лишь капелька росы
Наша жизнь - и все же...
Тихо-тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи
Вверх, до самых высот!
Будда в вышине!
Вылетела ласточка
Из его ноздри.
Ой, не бейте муху!
Руки у нее дрожат...
Ноги у нее дрожат...
О, до чего мне стыдно
Слушать, лежа в тени
Песню посадки риса!
Ключевые слова этой страницы: , .
Плакать не время, а время прощаться.
Тихо скажи, улыбаясь:"Прощай!"
Ни возвращенья, ни прежнего счастья
ты мне из жалости не обещай.
Разве помогут призывные речи,
если душа не ответит на зов?
Наше прощанье надежнее встречи,
Наше молчанье правдивее слов.
Жалобной музыкой, песней тоскливой
на провожай. На пороге не стой.
Скоро ты заново станешь счастливой.
Стоит ли плакать, прощаясь со мной?
Кази Назрул Ислам (бенг.) (1899- 1976)
- бенгальский поэт, музыкант, философ.
Влюбленный слеп. Но страсти зримый след
Ведет его, где зрячим хода нет.
Вне страсти нам отрады не сыскать,
Есть только желчь да темень черных бед.
С полою грязной не идут к любви.
Есть у влюбленных множество примет.
Через безумие идет их путь.
И подражателям тут места нет.
Ведь ты, когда ты любишь и любим,
Миров обоих обретаешь свет.
Покинь скорей темницу слова "я",
Ты скажешь: "Мы", - и зацветет рассвет.
Прекрасен отдых на твоем пути,
Но и терзаний вкусишь горький цвет.
Будь праведен, коль можешь, Низами.
Для сердца светоч - праведности свет.
Гянджеви. (1141– предпол. 1204)
- азербайджанский поэт, мыслитель.
чтобы увидеть ссылку нужно авторизоваться или зарегистрироваться
Остерегайся раны наносить
Душе, которая тебя хранит и любит.
Она намного тяжелей болит.
И, все простив, поймет и не осудит.
Всю боль и горечь от тебя забрав,
Безропотно останется в терзаньях.
Ты не услышишь дерзости в словах.
Ты не увидишь злой слезы сверканья.
Остерегайся раны наносить
Тому, кто грубой силой не ответит.
И кто не может шрамы залечить.
Кто твой удар любой покорно встретит.
Остерегайся сам жестоких ран,
Которые твоей душе наносит
Тот, кто тобой храним как талисман,
Но кто тебя в своей душе - не носит.
Мы так жестоки к тем, кто уязвим.
Беспомощны для тех, кого мы любим.
Следы от ран бесчисленных храним,
Которые простим… но не забудем!!!
Омар Хайям
По струнам Рудаки провел рукой,
Запел он о подруге дорогой.
Рубин вина - расплавленный рубин.
Но и с губами схож рубин такой.
Одна первооснова им дана:
Тот затвердел, расплавился другой.
Едва коснулся - руку обожгло,
Едва пригубил - потерял покой.
Рудаки (около 860 года),
родоначальник персидской поэзии
Перевод С. Липкина
Я пришел к мудрецу и спросил у него:
"Что такое любовь? Он сказал "Ничего"
Но, я знаю, написано множество книг:
Вечность пишут одни, а другие – что миг...
То опалит огнем, то расплавит как снег,
Что такое любовь? "Это все человек!"
И тогда я взглянул ему прямо в лицо,
Как тебя мне понять? "Ничего или все?"
Он сказал улыбнувшись: "Ты сам дал ответ!:
"Ничего или все!",- середины здесь нет!
Омар Хайям
чтобы увидеть ссылку нужно